Но нью-йоркский репортер не сдавался.
— Мистер Леру, вы не ответили на мой вопрос. Вы встречались с мисс Макгро у себя дома?
— Нет, — с неожиданным гневом ответил француз, и его улыбка исчезла. — Если вы намекаете, что я плохо относился к Джадвею, потому что хотел отбить мисс Макгро, вы очень глубоко ошибаетесь. Наши отношения с мисс Макгро были строго деловыми. Это были отношения издателя и литературного агента. — Он, моргая, смотрел в камеру. — Есть еще вопросы?
Зелкин выключил телевизор.
— А французик-то — скользкий тип. Он не дал нам ничего ни в суде, ни за его пределами. Пора возвращаться. Дункан уже, наверное, подготовил очередного свидетеля. Интересно, черт побери, кто это будет?
Следующим свидетелем народа, к удивлению Барретта и Зелкина, опять оказался заморский гость в черной сутане католического священника. Он напомнил Майку Барретту каменного мученика-иезуита, высеченного на одной из гробниц в соборе Святого Петра. Застывшее лицо Савонаролы, пронзительный взгляд, орлиный нос, выступающая далеко вперед челюсть не допускали никакой фривольности, святотатства и распущенности. Он передвигался уверенной поступью посланника Бога. С первого взгляда становилось ясно, что он не потерпит ерунды и мелочности. Он был на работе и выполнял задание самого Господа. Священник с таким высокомерным видом принял присягу, что могло показаться, будто он ее сам придумал.
Этим свидетелем обвинения был отец Сарфатти, член священной конгрегации доктрины веры и священник римской курии.
Едва он поднялся на свидетельское место, едва окружной прокурор начал задавать вопросы, как Барретт с Зелкином тревожно зашептались.
Свидетель из Ватикана застал их врасплох. Зелкину всегда не нравилось в уголовных делах то, что в них, в отличие от гражданских, не было предпроцессных допросов свидетелей. Несмотря на то что ни защита, ни обвинения не знали, кто будет свидетелями противной стороны, Барретт с Зелкином не ждали сюрпризов. Главным свидетелям народа, Кристиану Леру и Джерри Гриффиту, еще до начала суда сделали широкую рекламу. Мелкие свидетели в подобного рода делах чаще всего были психиатрами, преподавателями, литературными экспертами, видными гражданами и тому подобное. Поэтому Зелкин с Барреттом не ожидали, что окружной прокурор призовет на помощь Ватикан с его «Index Librorum Expurgatorius».
К счастью, Барретт всегда помнил главное правило своей профессии: хороший адвокат должен быть готов к худшему.
Поэтому он на всякий случай просмотрел перед процессом записи и сейчас вспомнил, что через год после издания «Семи минут» ее автор был осужден католической церковью, а книга внесена в список запрещенных книг. Думая, что список воскресит в памяти присяжных и зрителей образы прошлого, суровой церкви, которая так далека от жизни в Оуквуде, Лос-Анджелесе и всей Америки, Барретт считал, что окружной прокурор мог прибегнуть к списку в ходе процесса только мимоходом. Однако Майк Барретт привык все делать до конца и знал, что основная часть уголовных дел выигрывается на предпроцессной стадии, и поэтому поверхностно изучил историю цензуры Ватикана и сам список. Он кое-что прочитал сам и попросил Кимуру встретиться с несколькими теологами. Результаты этого расследования поместились в одном-единственном конверте, но сейчас Дункан навел крупнокалиберное оружие из Ватикана на уже пошатнувшиеся бастионы защиты, и Барретт понял, что необходимы подкрепления. Слушая показания отца Сарфатти, он совещался с партнером, какие шаги следует предпринять. Через несколько минут они выработали перечень действий. Зелкин должен позвонить Донне в контору и попросить, чтобы она прислала посыльного с материалами по списку. Зелкин должен будет отправить Кимуру к знакомым теологам за дополнительной информацией, которая могла бы пригодиться защите. Если Барретту скоро предложат приступить к перекрестному допросу, он сделает все, что в его силах, чтобы дотянуть его до перерыва на обед. Кимура передаст по телефону информацию, и они используют ее во время перерыва.
После того как Зелкин тихо покинул зал на несколько минут, чтобы позвонить Донне и Кимуре, Барретт попытался сосредоточиться на показаниях нового свидетеля, но это оказалось нелегко. Его внимание притупит перекрестный допрос Леру, и поэтому сейчас он с трудом следил за вопросами и ответами. Майка это не очень беспокоило, потому что он верил в свою способность включать внимание в нужный момент.
В следующие пятьдесят пять минут его внимание автоматически включалось, когда разговор касался важного, а потом отключалось.
Процедура осуждения книг конгрегацией доктрины веры.
Внимание Барретта включилось на полную мощность.
— Отец Сарфатти, для лучшего понимания причин, по которым церковь осудила и запретила «Семь минут», и для того, чтобы помочь нам разобраться, является ли она непристойной, не могли бы вы подробнее объяснить процедуру запрета книги?
— Конечно, мистер Дункан. Так как в последнее время многие отделы и департаменты курии были упразднены или переименованы, мы будем говорить о тех, которые существовали в тысяча девятьсот тридцать пятом году, когда «Семь минут» была издана в Париже. В то время все сомнительные печатные произведения попадали в департамент цензуры книг, который подчинялся святой инквизиции. Когда епископ или приходской священник находил книгу, которая противоречила бы морали и вере, он отсылал ее в департамент цензуры книг в Рим…
— Противоречит морали?..
— Мораль в вере, мистер Дункан. Я подробнее остановлюсь на этом. Книги, которые рассматриваются ex professo, как похотливые, всегда осуждаются и запрещаются. Так же как и книги, пропагандирующие ересь. В прошлом, когда сомнительная книга попадала к святой инквизиции, она передавалась какому-нибудь религиозному ордену в Риме, члены которого могли говорить и читать на языке оригинала. Эксперты изучали ее и выносили решение на латинском языке, которое передавалось в святую инквизицию. Одновременно представители департамента цензуры книг могли провести исследование жизни автора сомнительной книги и обстоятельств, в которых она создавалась. Эти материалы передавались комиссии инквизиции, где книга обсуждалась и по ней выносилось решение. Если решение об осуждении оставалось неизменным, то вопрос выносился на рассмотрение коллегии кардиналов. И наконец префект коллегии кардиналов передавал окончательный вердикт Папе. Если Его Святейшество соглашался с выводами коллегии, он и отдавал распоряжение внести книгу в список запрещенных книг.