Семь минут - Страница 146

146

— Ваша честь, протестую! — закричал Дункан. — Это не имеет никакого отношения к делу.

— Протест принят. Информация защиты не имеет отношения к рассматриваемому делу.

Барретт посмотрел на миссис Уайт, потом перевел взгляд на Дункана и наконец на судью:

— Защита больше не имеет вопросов к нашей средней свидетельнице, ваша честь.

Барретт вернулся на свое место. Он понимал, что, хотя и дал выход своему гневу во время перекрестного допроса миссис Уайт, ему не удалось убедить присяжных заседателей. Он проигнорировал правило, которое вдалбливается адвокатам еще со студенческой скамьи: при допросе свидетеля вы на самом деле разговариваете с присяжными. Майк слишком рьяно взялся за свидетельницу, вместо того чтобы сосредоточиться на впечатлении, которое он производит на двенадцать присяжных. Он потешил себя, излил негодование на ханжество представителей среднего класса и, вероятно, при этом обидел присяжных, которые сами относились к этому среднему классу. Он разглагольствовал о возвышенных материях, увлекся и забыл, что находится не в студенческой аудитории, а в зале суда. Только сейчас, после допроса, Барретт вспомнил о своих обязательствах перед клиентом и пожалел о вспышке гнева и атаке на свидетельницу. Долгий и трудный день, сказал себе Майк, нервы на пределе, и он чуть не сорвался.

Устроив себе эмоциональную фиесту, Барретт попытался сосредоточить внимание на окружном прокуроре Дункане, который ловко и быстро допрашивал последнего свидетеля дня.

Пол ван Флит открыл финальный этап в обвинении народа, на котором предлагают мнения экспертов, то есть людей квалифицированных и компетентных. Эти свидетели должны были доказать, что «Семь минут» является непристойной книгой и не обладает общественной ценностью.

С помощью ответов свидетеля Дункан старался убедить всех в том, что в Америке найдется мало людей, которые бы так замечательно подходили на роль судьи «Семи минут», как Пол ван Флит. Этот молодой критик с сонными глазами любил выражаться гиперболами и слишком выставлял напоказ свою эрудицию. Присяжные его не очень понимали, однако Барретт был вынужден признать эффектность ван Флита.

Давно ходили упорные слухи, что ван Флит гомосексуалист и что он женился на одной вдове, чтобы спать с ее сыном, но эти слухи не оказывали на присяжных никакого воздействия. Они не понимали, что ван Флит автоматически должен выступать против «Семи минут» в силу своих сексуальных привязанностей. Барретту показалось, что присяжные считают отклонение ван Флита свидетельством какого-то особого мистицизма, как у других известных гомосексуалистов, добившихся успехов в искусствах. По их мнению, эта странность придавала критику мудрость и позволяла выносить суждения в области эстетики. К тому же литературные заслуги ван Флита были внушительны: три книги научных очерков, посвященных творчеству Эллен Глазгоу, Литтона Стрейчи, Харта Крейна и Рональда Фэрбенка, множество критических статей в «Партизан ревью», «Нью-Йорк букс ревью», «Энкаунтере», «Комментэри» и время от времени в престижном и дорогом «Ньюйоркере». Его часто выбирали в жюри по присуждению наград «Нэшнл Бук».

Что он думает о «Семи минутах»?

— Нередко, мистер Дункан, среди произведений литературы попадаются крошечные фурункулы, которые быстро нарывают, лопаются и исчезают. «Семь минут» относятся к числу таких фурункулов, только этот раздулся до опасных размеров из-за шумихи вокруг процесса. Моим долгом человека, который стоит на страже прекрасного искусства литературы, является удаление этого нарыва. Гной должен вытечь, пятно исчезнуть, а доброе имя литературы — быть восстановлено. Отвечая на ваш вопрос, я должен откровенно заявить, что книга мистера Джадвея «Семь минут» начисто лишена литературных достоинств и общественной ценности. Она является для настоящей литературы тем же, чем порнографическая французская открытка — для изобразительного искусства. «Семь минут» — непристойная книга в самом отвратительном смысле этого слова.

Не считал ли мистер ван Флит, что Джадвей пытался подарить читателям свое понимание любви?

— Мистер Дункан, вы смеетесь надо мной. Любовь? Мистер Джадвей ничего не знал о любви. Существует в некотором роде анекдот об отношении Джадвея к любви. Очевидно, он был услышан от самого Джадвея и опубликован одним литературоведом. Если можно, я процитирую прямо из первоисточника. В своей замечательной книге, озаглавленной «За пределами главного потока», глубокоуважаемый профессор Колумбийского университета Хайрем Эберхарт пишет: «Однажды вечером после радиорепортажа о боксерском поединке на звание чемпиона мира в тяжелом весе между Джо Луисом и Джеймсом Брэддоком Джадвей сказал друзьям, что любовь между мужчиной и женщиной очень часто напоминает такой же боксерский поединок: танцы ногами, уклонения от ударов, удары и контрудары, гнев и ярость, борьба за преимущество и физическое превосходство. Очень редко подлинная любовь, продолжал Джадвей, не имеет в себе элементов драки. Когда Джадвея попросили привести примеры из области литературы, в которых описывалась бы такая враждебная любовь, он назвал „Тропик Козерога“ Генри Миллера, только что им прочитанный. В этой книге, по его мнению, честно изображено зверство любви. Любопытно отметить, что, признавая определенные аспекты любви в чужих книгах, в своей единственной он проявил поразительную слепоту, изобразив в „Семи минутах“ любовь как ненависть по отношению к женщине. Приемы, образы и язык книги на все сто процентов являются порнографическими и грубыми. Джадвей неосознанно взял на себя роль боксера, который пытается нокаутировать и унизить противоположный пол». Я полностью согласен с доктором Эберхартом.

146