— Пожизненное заключение? — Мэгги задрожала. — Но это невозможно, это несправедливо… Они не знают Джерри.
— Мэгги, закон признает только то, что видит и слышит.
«Только то, что видит и слышит», — подумала девушка.
— Майк, от твоей Донны Джерри узнал, где я живу, и звонил мне сегодня утром.
— Звонил? — Барретт не поверил своим ушам. — Он что, еще не в тюрьме?
— В тюрьме? Что ты хочешь этим сказать, Майк?
— Я думал, ты поняла. Пока Шери была жива, он мог оставаться на свободе под залог, но после ее смерти его должны немедленно посадить в окружную тюрьму.
— Теперь понятно, — произнесла она. — Он позвонил, чтобы поговорить со мной. Ему совсем не с кем поговорить. Мы с ним обсудили случившееся, и я попыталась успокоить его. Я спросила, может ли он приехать сюда? Джерри ответил, что попытается выбраться из дома и приехать, но ненадолго. Он сказал, что во время обеденного перерыва, в час, приедет окружной прокурор. Майк, Дункан собирается арестовать его?
— Да. Вообще-то Джерри уже должен сидеть в тюрьме, но поскольку его отец и Дункан — друзья… Арест и был отложен на несколько часов. Но боюсь, в час арестуют.
— Тогда я рада, что он едет сюда. Я хотела только успокоить его, но сейчас… Ничего. Мне пора одеваться. Ты сегодня вернешься?
— Мне уже должны забронировать билет. Я приеду прямо в зал суда, если процесс еще не закончится. Если не успею, заеду сначала в контору. Вечером увидимся.
— Вечером… — неуверенно повторила Мэгги и добавила: — Майк, не сдавайся. Может, еще не все потеряно.
— Дорогая, пожалуй, каждому человеку отведено определенное число чудес и, боюсь, мой запас уже исчерпан.
«Твой, возможно, и исчерпан, — подумала Мэгги. — А вот мой, быть может, еще нет». Она торопливо простилась с Майком.
Положив трубку, девушка замерла возле телефона и попыталась вспомнить слова Барретта. «Мэгги, закон признает только то, что видит и слышит». Но, Майк, что, если закон еще не видел и не слышал всего? «Как можно вызвать духа?» Но, Майк, почему не попробовать?
Он сказал: каждому человеку отведено определенное число чудес. Правильно, Майк, но, может, я еще не превысила свою квоту?
Как секретарь всегда говорит в суде? Правда, только правда и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог.
Ладно, и да поможет мне Бог. Пришло время выяснить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Мэгги глубоко задумалась, и скоро план действий был готов.
Сначала необходимо позвонить в Вашингтон.
Ее соединили меньше чем за минуту.
— Мисс Ксавьер? Вы секретарь сенатора Бейнбриджа?
— Да.
— Это мисс Мэгги Рассел из Лос-Анджелеса. — Сейчас начнется наглая ложь. — Я работаю в «Рекламном агентстве Гриффита». Мне очень нужно увидеться завтра с сенатором Бейнбриджем по просьбе мистера Гриффита. Можно устроить встречу?
— Боюсь, завтра не получится, мисс Рассел. Сенатор уезжает из Вашингтона.
— Надолго?
— Не могу сказать, мисс Рассел. Я знаю только, что он уедет утром. Конечно, не исключено, что вечером он вернется из Чикаго. Если вы изложите мне цель вашей встречи, возможно, я…
— Нет, ничего. Спасибо. Я позвоню на следующей неделе.
Она положила трубку.
Значит, Чикаго. Сенатор Бейнбридж будет в Чикаго. Мэгги не удивилась.
Первый шаг сделан.
Теперь второй. Джерри Гриффит. Он скоро будет тут, и она должна одеться к его приезду. Он, конечно, захочет поплакать на ее плече и получить таблетку-пустышку. Но нет, Джерри. Никаких таблеток-пустышек, никакой фальши и никакого плеча, потому что оно понадобится ей для других целей — чтобы выдать ему сплеча.
После этого третий шаг. Говард Мур. В каком бы он ни был трауре, Мэгги знала, что он встретится с ней.
И наконец, последний. Необходимо позвонить в Международный аэропорт и заказать билет на вечерний рейс в Чикаго.
Вот так… если вы не верите в чудеса.
Мэгги направилась в спальню, в голове звучал припев:
«Калифорния, я еду… Калифорния, я еду…»
Вторник, второе июля, утро. Перед санаторием «Саннисайд» стоит взятый напрокат лимузин, который недавно приехал из Международного аэропорта О'Хара.
В санатории сестры после завтрака выносили посуду из комнат пациентов, а двое уборщиков мыли коридор раствором антисептика. Дверь кабинета главного врача открылась.
Первым из кабинета вышел сенатор Томас Бейнбридж, за ним почтительно следовал радостный мистер Холлидей.
— Нет, нет, нет, сенатор, — вновь повторил Холлидей. — Уверяю вас, вы ничем нам не помешаете. У нас очень неопределенные часы посещений.
— Спасибо, мистер Холлидей. Я ненадолго.
— Это вам спасибо, сенатор Бейнбридж. Я знаю, мисс Макгро… Я должен говорить, миссис Салливан… Я знаю, она будет довольна. Это второй известный посетитель к ней за последних два дня. Вчера из Лос-Анджелеса…
— Я знаю, мистер Холлидей.
Они подошли к комнате отдыха.
— Я должен предупредить вас, сенатор, что она не всегда… общительна. Она может быть в здравом рассудке, но часто такие пациенты, как бы это сказать, немного путаются. Если у нее один из удачных дней, вы понимаете…
— Я прекрасно понимаю, мистер Холлидей.
— Она только что позавтракала, и в такое время вас никто не побеспокоит.
Бейнбридж первым вошел в комнату отдыха и поинтересовался:
— Где она?
— В кресле-каталке, в розовом халате за столиком у окна. К ней приставлена сестра… Мисс Джефферсон! Можно поговорить с вами?
К ним быстро подошла высокая негритянка.
— Я привела ее в порядок, мистер Холлидей.