Семь минут - Страница 46

Тем не менее Барретт понимал, что существует много проблем, включая побуждения и намерения автора. Какая жалость, что Джадвея нет в живых, чтобы не только объяснить причины, побудившие его написать «Семь минут», но и ответить на множество вопросов, разбросанных по страницам книги. К сожалению, он оставил после себя только книгу, которая и будет представлять его в суде. Да, серьезных проблем великое множество, но вопрос о том, что есть «Семь минут» — порнография или настоящая литература, не входил в их число, по крайней мере, с точки зрения Барретта.

Если книга — произведение настоящего искусства, тогда кто-то должен защищать ее. Точно так же, как в случае нападок на права и свободы американских граждан, кто-то должен встать на защиту конституции и билля о правах.

Майк Барретт вспомнил страсть Зелкина к защите конституции и тревогу Верховного судьи Уоррена по поводу того, что сегодня Конгресс едва ли принял бы Первую поправку, гарантирующую свободу слова, печати, собраний и совести. Потом он вспомнил другого великого адвоката, Эдуарда Беннета Уильямса, который считал, что билль о правах даже не вышел бы из подкомиссии и не был поставлен на голосование в Конгрессе.

«За последние три десятилетия мы допустили эрозию свободы личности, — говорил Уильямс. — Причем это явилось не результатом сверхактивной деятельности правительства, не результатом целенаправленных атак на свободы в прошлом десятилетии, а итогом всеобщей летаргии и абсолютной беспечности. Мне думается, что мы допустили подмену в нашей национальной системе ценностей, настоящее эволюционное изменение, плоды которого начинаем только сейчас пожинать в полной мере. Мы поставили на первое место безопасность и подчинили ей свободу личности».

Если человек не может сегодня открыто говорить о сексе, тогда в один прекрасный день он перестанет говорить о религии, политике, общественных институтах, бедности, расовом неравенстве, несправедливости. В один прекрасный день этот «средний» человек, который вобрал в себя черты всего нашего общества, станет глухим. Тогда билль о правах прекратит свое существование.

Этот страшный процесс мог начаться с запрета книги.

Потрясенный, Майк Барретт уставился на «Семь минут».

Он принял решение.

Часы показывали полпятого, значит, в Нью-Йорке половина восьмого.

Фил Сэнфорд уже проснулся и, наверное, ждет звонка.

Барретт снял трубку, набрал код Нью-Йорка и домашний номер Сэнфорда.

Сэнфорд не спал, он так волновался, что его голос дрожал.

— Не знаю, что сказать Осборну, — сказал Барретт, — но я только что прочитал «Семь минут» и точно знаю, какие чувства сейчас испытываю, Фил. Книгу стоит защищать. Не имею ни малейшего представления, как закончится процесс, но нам следует дать бой, чтобы с нами считались. Если сейчас сдаться и выбросить белый флаг перед цензорами, то можно проститься со свободой слова и печати. Нас задавят, навсегда заткнут нам рты. Время пришло, и, какими бы ни были последствия, я готов пройди весь путь до конца.

— Майк, я люблю тебя!

— Теперь нас могут повесить вместе или порознь. Собирай чемоданы, на следующей неделе ты должен быть в Лос-Анджелесе. С этой минуты мы объявляем войну.

Положив трубку, Майк Барретт не испытал никакого сожаления. Вполне возможно, это решение будет стоить ему поста вице-президента «Осборн энтерпрайсиз», но, скорее всего, Уиллард Осборн не откажет, поскольку Фей была на стороне Майка и обещала уладить дело с отцом. Может быть, в его решении и не было особого риска и самопожертвования, и не такой уж он отчаянный адвокат. Зато он сделал то, что хотел, и этот уход от привычного был ему приятен.

Барретт взял часы и поставил будильник на девять. Спать осталось всего четыре часа, но он проснется свежим и отдохнувшим. Он встанет рано, потому что нужно позвонить Эйбу Зелкину и сообщить, что у него есть партнер, хотя бы на одно громкое дело.

Короче говоря, на вывеске будет написано: «Барретт и Зелкин, адвокаты, помогающие людям».

3

Когда Майк Барретт вернулся в отель «Беверли-Хиллз» с Эйбом Зелкином, Филипп Сэнфорд ждал их в прохладном вестибюле. В последние десять дней Зелкин с Сэнфордом много раз разговаривали по телефону, поэтому Барретт не стал представлять их друг другу. Они обменялись теплым рукопожатием.

— Из Уэствуда звонил Лео Кимура, — сообщил Барретт издателю. — Он предупредил, что немного запоздает. Я сказал, что мы будем ждать возле бассейна. — Когда они втроем зашагали к бассейну, он добавил: — Мы с Эйбом чувствуем себя более уютно, когда Лео опаздывает. Значит, он что-то разнюхал. Нам бы никогда не удалось подготовиться к процессу без Кимуры.

— Иметь в помощниках такого человека — все равно что иметь стаю ищеек. Только им в любом случае не сравниться с Лео Кимурой, — с удовлетворением добавил Эйб Зелкин.

— А я-то думал, что все японцы в Калифорнии работают садовниками или содержат рестораны, — заметил Сэнфорд.

— Их отцы занимались этим, — объяснил Зелкин. — Они входили в число тех ста десяти тысяч американских граждан японского происхождения, которых посадили за колючую проволоку после Пирл-Харбор. Наш собственный маленький опыт в создании концлагерей. Отец Кимуры сидел в «Туле-Лейк релокейш сентер». Вот вам и разговоры о справедливости, да? Нынешнее поколение японцев в Америке не забыло этого. Во всяком случае, сам Лео всегда помнит об этой несправедливости и не хочет, чтобы она когда-нибудь повторилась. Поэтому он закончил юридический факультет Южно-Калифорнийского университета. Открыв фирму, я встретился с ним и сразу понял, что без него мне не обойтись. Исход половины судебных дел решается в библиотеках или на улицах, где приходится больше работать ногами, а не головой. В нашем деле я взял на себя библиотеки, Кимура — беготню, а Майк занимается всем, включая тренировку голосовых связок перед процессом.