Возможно, ему и не придется объясняться сейчас, потому что Фей могла рассердиться и уехать домой.
Но это казалось ему маловероятным. Сегодня была ночь, которую Фей называла «ночью гейши», и она ни за что не позволит ей пропасть даром. Эти ночи нравились ей, да и он сам обычно с нетерпением ждал их, только вот сегодня очень устал. К тому же он уже «побывал» с одной женщиной, а две казались излишеством. И все же придется «переспать» с двумя.
Майк Барретт сел в машину.
«Еду, Фей».
И он помчался к своей гейше.
Фей поверила его объяснениям, и все обошлось. Она смешала коктейли, и они легли на диван. Фей сплетничала, дразнила его поцелуями и старалась, чтобы ему было хорошо, но через полчаса ей захотелось в постель.
И вот в начале первого Барретт стоял босиком около кровати и снимал рубашку и брюки. Когда Фей вышла из ванной, он уже разделся до трусов.
Фей Осборн подошла к проигрывателю и нашла пластинку, под которую ей больше всего нравилось заниматься любовью, — «Танец огня» Мануэля де Фальи, — завела ее и приглушила звук. Она несколько секунд танцевала под музыку, потом подошла к кровати. Барретт решил, что без одежды Фей намного женственнее и приятнее. Как обычно, она надела прозрачное неглиже, которое было завязано ленточкой на шее. Распущенные белокурые волосы делали ее лицо более круглым, сквозь прозрачный шелк виднелись бурые соски луноподобных грудей, плоский живот с глубоким пупком и темный треугольник волос, спускающийся к узкой промежности.
В Майке проснулось желание, и он начал снимать трусы, даже не добравшись до кровати.
— Майк, ты всегда держишь это рядом с постелью, как Библию?
— Что?
Он оглянулся через плечо.
Фей держала в руках «Семь минут».
— Это лежало рядом с лампой.
— Я держу ее под рукой, потому что приходится все время туда заглядывать при подготовке к процессу. Знаешь, она мне совсем не надоедает. — Он бросил трусы на стул и лег в постель. — Дорогая, я по-прежнему хочу, чтобы ты прочитала ее.
Фей бросила книгу на столик и села, откинувшись на подушку.
— Я прочитала ее вчера ночью, Майк, — елейным голосом сказала она.
— Почему же сразу не сказала? — Он придвинулся к ней и приподнялся на локте. — Ну, теперь-то ты согласна со мной?
Фей протянула руку и погладила его обнаженную грудь.
— Майк, сейчас, когда мы в постели, самое время для откровенного разговора, правда?
— Какого еще откровенного разговора? Ты имеешь в виду книгу?
— Да, потому что…
— Дорогая, разговор может подождать. Давай поговорим позже. Сейчас я…
Он начал обнимать Фей, но она подняла руку и остановила его:
— Нет, пожалуйста, именно сейчас. Это займет не много времени. Потому что книга… Он вошла в наши жизни. Не возражаешь?
Его желание улетучилось, на смену страсти пришло раздражение.
— Возражаю? Почему я должен возражать? — Барретт постарался говорить ровным голосом. — Если хочешь сначала поговорить, давай поговорим. Для дачи показаний суд вызывает потрясающую и неотразимую Фей Осборн…
— Майк, я буду говорить серьезные вещи.
— Я буду серьезно слушать, — кивнув, сказал он.
— Ты согласен, что мы должны быть кристально честными по отношению друг к другу?
— Да, кристально честными.
— Хорошо, Майк. Сейчас я расскажу тебе о твоей драгоценной книге. Нет, не думаю, что ты прав. Я считаю, что ты ошибаешься. — Она дотронулась до его плеча. — Майк, давай поговорим начистоту. Твои «Семь минут» мне страшно не понравились. Это грязная, вульгарная порнография, невероятно мерзкая и насквозь лживая. И я знаю, что в глубине души ты согласен со мной. Сейчас никто, кроме меня, тебя не слышит. Забудь о своем участии в деле. Я ведь сказала правду, Майк?
Он сел и покраснел.
— Нет, черт побери, не правду. Именно красота книги заставила меня согласиться защищать ее, а не наоборот, как ты думаешь. О чем ты говоришь, Фей? Я не могу поверить своим ушам. Правда, не могу. Как ты ее назвала?
— После того как я ее прочитала, мне захотелось вымыться с мылом. Я назвала ее вульгарной, грязной, порнографической и лживой. Если бы я раньше знала ее содержание, я бы никогда не разрешила тебе защищать такую гадость. Ты согласился, что мы должны быть честными, Майк. Я говорю честно.
— Ладно, ты говорила откровенно, но я хочу понять тебя. Что ты нашла в «Семи минутах» отличного от того, чем мы занимаемся каждую неделю и чем собираемся заняться сегодня? Ты считаешь то, что мы делаем, грязным и вульгарным?
— Майк, как ты смеешь сравнивать эти две вещи? — Фей гневно выпрямилась. — Мы не делаем ничего неприличного, говорим на приличном языке, наша любовь честна, но даже в этом случае я считаю это сугубо личным делом, которое нельзя выставлять напоказ. Секс должен принадлежать только двоим.
— А может, он принадлежал только двоим слишком долго и это нанесло людям вред? Что касается честности нашей любви, не спорю, но почему любовь в книге кажется тебе менее честной?
— Потому что она фальшивая, — настаивала Фей. — Героиня Кэтлин… Все ее мысли о любви направлены только на то, чтобы возбуждать. Они не имеют ничего общего с реальностью. Когда реальная женщина занимается любовью, она думает совсем не об этом, она испытывает совсем другие чувства. Джадвей передал мысли мужчины. Что, по его мнению, чувствует и думает женщина, занимаясь любовью. Даже доктор Кинси подтверждает мои мысли. Ты всегда цитируешь экспертов, так что позволь и мне процитировать его. Он считает, что женщины в порнографических книгах всегда превозносят размеры полового члена партнера и его способность заниматься любовью и что эти книги всегда преувеличивают ответную реакцию женщины и ее половую ненасытность. В твоей книге героиня изображена такой, какой хотят видеть женщин почти все мужчины, но в реальной жизни, — и сейчас, Майк, я говорю от себя лично, — женщины думают и чувствуют иначе. Только у Джадвея все изображено так низменно. Они унижают женщину. Майк, поверь мне, я знаю, я женщина.