Семь минут - Страница 82

Он хотел воспротивиться, но решимость ослабевала и угасала по мере того, как его член увеличивался в руке Фей.

— Хорошо, — прохрипел он.

И тут барьер исчез.

Фей потянула ленточку, которая не давала сорочке раскрыться, и шелк упал. Она вся задрожала, когда Майк нагнулся и принялся целовать ее груди, сжимая губами твердеющие соски.

Он почувствовал, как ее левая нога выскользнула из-под него, прохладная рука приподняла его голову, и услышал шепот Фей:

— Давай, дорогой, начинай.

Они на миг оторвались друг от друга, Майк поднялся на колени, а Фей согнула и широко раздвинула длинные ноги. Майк Барретт вспомнил, как Фей не любила любовные игры и всегда заставляла его входить в себя, едва увидев, что он готов. Он решил было восстать против заведенного порядка, продлить прелюдию к любви, вызвать у нее страсть, которая была бы под стать его собственной, заставить ее испытать животное желание, какое испытывал сам, но это быстро прошло, и он снова был готов подчиняться ее приказам.

Сильные руки Фей обхватили его и заставили опуститься между ее ног. Барретт оперся на локти, потом его грудь коснулась ее сосков. Она обвила его бедрами, взяла его твердый член и направила в себя. Он медленно погрузился в мягкие и влажные складки горячего лона Фей. Погрузился глубже, потом почти вышел, опять, опять, опять… Потом — несколько круговых движений. Губы Фей прижимались к его уху, он слышал ее хриплое дыхание и хотел, чтобы она застонала, вся раскрылась, вся отдалась и задрожала, но Фей оставалась скованной и двигалась только внизу. Ее ягодицы опускались и поднимались в такт его движениям, но лишь чуть-чуть, осторожно и грациозно, будто в танце. Эти сдерживаемые ответные движения тоже были частью традиции.

Постепенно ритм начал замедляться, и тут же послышался ее хриплый шепот:

— Дорогой, что случилось?

— Я хочу продлить удовольствие… Хочу дать тебе шанс…

— Нет… — Фей еще яростнее обхватила его. — Нет… не сдерживай себя. Кончай прямо сейчас.

Она вонзила пальцы в его плечи, плотнее сомкнула бедра и крепко прижалась к нему. Он мгновенно почувствовал дикое желание и потерял власть над собой.

До него донеслись ее тихие слова:

— Так лучше, дорогой.

И чуть погодя:

— Ты чувствуешь блаженство, дорогой? Ты счастлив?

Он перестал что-либо слышать, потом задрожал и едва не растворился в ней.

Все кончилось, но Майк продолжал оставаться внутри Фей. Постепенно он пришел в себя и вскоре уже был готов воспринимать окружающее.

Майк открыл глаза и посмотрел на Фей. Она казалась невозмутимой и спокойно улыбалась, как бы радуясь, что доставила ему удовольствие, довольная собой. Изгиб губ говорил, что она гордится своей сдержанностью, тем, что смогла усмирить его желание и возвыситься над действом, описываемым в книгах грязными словами.

Неожиданно занавес, который он пытался раздвинуть и который несколько минут назад исчез, вернулся опять. Сквозь него Майк сейчас видел все в более ярком и честном свете. Барретт увидел, что для Фей занятие любовью было в порядке вещей, помогало ей убедиться в собственном здоровье и нормальности. Он увидел, что из любви Фей в конце концов извлекала преимущество. После страстного слияния она сохранила спокойствие и невозмутимость, словно наблюдала со стороны, как кто-то другой занимается сексом, словно была выше хрипло дышащего и неспособного обуздать свое желание партнера, которому она снисходительно помогала выполнить физиологическую функцию. Как всегда, она не запачкалась в грязи, отбилась от зверя и сохранила цивилизованный внешний вид и приличные манеры, как истинная леди.

Но не только эти мысли промелькнули сейчас в голове Барретта. В триумфе Фей, кроме моральной стороны, была и деловая. Она вложила мало средств, зато получила большую прибыль. Это была нечестная сделка, так вел дела ее отец. Он находил слабых, подавлял и поглощал их, предлагая крохи для поддержания основных потребностей. В конце концов он получал власть над этими людьми. Короче, Фей была настоящей дочерью своего отца, а ему предстояло стать необходимым самцом настоящей дочери своего отца.

Майк Барретт впервые с такой ясностью увидел ее тайные мысли, потому что он прочитал «Семь минут» и Фей тоже прочитала, и это стало лакмусовой бумажкой, которая показала всю правду. Но несмотря на это открытие, он чувствовал беспомощность. Майк внезапно понял, что они лежат голые, но этой ночью нагота утратила свой романтический ореол. Он сыграл свою роль жеребца для кобылы голубых кровей и в награду получил крошечный кусочек империи. Эта награда по-прежнему манила и зачаровывала его.

— Тебе понравилось, Майк? — поинтересовалась Фей.

— Ты же знаешь, что понравилось.

— Мне всегда нравится, когда ты любишь меня. Ты ведь любишь меня?

— Я только что доказал, что люблю. Я ведь сейчас не приседания делал.

— Майк… ты закончил? А то у меня затекли ноги. Не возражаешь?..

Он вышел из нее, еще долю секунды после их разъединения ее ноги были широко раздвинуты, а то теплое и бесхитростное естество, которое пряталось там, глубоко внутри, еще мгновение оставалось на виду. Но Фей тотчас опустила ноги, прикрывая его, и натянула одеяло до самого подбородка. Лучшая часть ее существа спряталась на целую неделю, и Майку оставалось лицезреть лишь лицо едва знакомого человека и ледяную улыбку на нем.

Губы Фей шевельнулись.

— Видишь, Майк, любовь может быть честной и приличной. Понимаешь?

Он видел это, да, он все видел. Он увидел ее в самом четком ракурсе. В его памяти ожили картины, навеянные Джадвеем и Джеффри Чосером. И образы, открытые Фей Осборн, тоже — вся ее сущность, ясная и неподретушированная.